Если в столице у вас об изгнаннике помнят — Назоне, Если живет без меня в городе имя мое, Там, далеко, далеко, где и звезды в море не сходят, Там обретаюсь во тьме варварства — варварских орд. Дики кругом племена: сарматы, да бессы, да геты… Сборище темных имен — мне ли, поэту, под стать? В пору тепла мы живем под широкой защитой Дуная: Волн бурливый разлив — вражьим набегам рубеж. Лету на смену зима угрюмые брови насупит, В белый, как мрамор, покров землю оденет мороз, В дни, пока дует Борей и свиреп снегопадами Север, Терпит покорно Дунай дрожь громыхающих арб. Снег да метель. Ни дожди, ни солнце тот снег не растопят. Крепче и крепче его в броню сбивает Борей. Прежней еще не смело, а новый все валит и валит, Так и лежит кое-где век от зимы до зимы. Тут ураган налетит,— ударит и с грохотом рушит Башни, ровняя с землей, кровлю рванул — и унес. Кутают тело в меха, в шаровары из шкур, когда люто За душу стужа берет: только лицо на ветру. Льдинки звенят при ходьбе, свисая с волос и качаясь, И от мороза бела, заледенев, борода. Здесь замерзает вино, сохраняя форму сосуда; Вынут из кадки — не пьют: колют, глотая куском. Высказать вам, как ручьи промерзают до дна от морозов, Как из озер топором ломкую воду берут? Равен Дунай шириной папирусоносному Нилу. Многими устьями он в мощный втекает залив. Вод синеокую даль он, ветрами сковав, замыкает, И под броней ледяной к морю сокрыто скользит. Там, где сверкало весло, пешеходы ступают, и звонко Режет копыто коня гладь затвердевшую воли. По новозданным местам, над скользящими водами цугом Варварский тащат обоз шеи сарматских быков. Верьте — не верьте, но нет мне корысти враньем пробавляться, И очевидцу не грех полную веру давать… Вижу ледовый настил, уходящий в безбрежные дали, Скользкая сверху кора сжала безмолвие вод. Мало увидеть — иду: я по твердому морю шагаю, И под стопой у меня влага не влажной была. Будь твой пролив роковой, Леандр, таким же когда-то, Мы не вменяли б ему юноши гибель в вину. Ныне дельфинам невмочь, изогнувшись, мелькнуть над волною. Пусть попытаются: лед сломит игривую прыть. Пусть, свирепея, Борей гремит, порывая крылами, Воды не дрогнут: тиха в сжатой пучине вода. Сдавлены льдами, стоят корабли в этом мраморе моря, И не разрезать веслом оцепенелый простор. Вижу в прозрачности льдов застывших рыб вереницы, Меж замороженных див есть и немало живых. Только, бывало, скует свирепая сила Борея Воды морские иль рек вольнолюбивый порыв, Только прогладят Дунай Аквилоны досуха, тотчас Варвар на резвом коне хищный свершает набег. Варвар! Силен он конем и далеко летящей стрелою: Опустошит широко землю соседей сосед. Жители — в бегство: беда!.. В полях, никем не хранимых, Хищники дикой ордой грабят покинутый скарб, Скудное грабят добро — и скот, и скрипучие арбы — Все, чем сыт и богат наш деревенский бедняк. Кто не укрылся, того, заломив ему за спину руки, Прочь угоняют: прости, дом и родные поля. Прочие жалко падут под зубчатыми стрелами. Варвар Жало крылатой стрелы в капельный яд обмакнул. Все, что врагу унести иль угнать не по силам, он губит: И пожирает огонь скромные избы селян. Даже в дни мира дрожат, трепеща перед зимним набегом, И не взрывает никто плугом упорной земли. Здесь — или видят врага, иль боятся, когда и не видят, И пребывает земля в дебрях степных целиной. Здесь под сенью листвы виноградная гроздь не свисает. Пенистым суслом по край не заполняется кадь. Яблоко здесь не растет. Не нашел бы Аконтий приманки, Чтобы на ней написать,— только б Кидиппа прочла. Голые степи кругом: ни деревьев, ни зелени — голо. Не для счастливых людей гиблые эти места. Да, до чего широко раскинулись мир и держава! Мне в наказанье дана именно эта земля.
Публикуется по материалам: Античная лирика. Библиотека всемирной литературы. Серия первая. т. 4, –М.: Художественная литература, 1968. Сверил с печатным изданием Корней.
