«Занят политикой ты,— бородатый, представь-ка, наставник Так говорит, от глотка ужасной цикуты погибший,— И не робеешь? Ответь, Перикла великого детка. Ясно: ведь ум у тебя да и опытность выросли быстро, Раньше еще бороды: и сказать и смолчать ты умеешь. Значит, коль чернь начинает кипеть от взволнованной желчи, Ты величавым руки мановеньем желаешь молчанье В ярой толпе водворить. Что скажешь потом ты? Квириты, Это ведь дурно, а то — преступление; это — законней».
Знаешь, конечно, ведь ты, куда склоняется право Даже на ровных весах; ты видишь, где правда впадает В кривду, хотя бы и был неправилен твой наугольник, И наложить на порок клеймо смертоносное можешь. Но для чего же, себя украсив накинутой кожей, Ты раньше времени хвост распускаешь пред льстивой толпою, Ты, для кого бы глотать чемерицу чистую лучше? В чем для тебя состоит твое высшее благо? Чтоб вечно Лакомой пищею жить и кожицу нежить на солнце? Стой-ка: ответит ведь так и вот эта старуха! Хвались же:
«Я Диномахи ведь сын, я красавец!» Пусть так: рассуждает, Право, не хуже тебя старуха Бавкида в лохмотьях, Зелень свою нараспев предлагая рабу-разгильдяю. Как же, однако, никто, никто в себя не заглянет, Но постоянно глядит в спинную котомку передних! Спросят: «Веттидия ты, богача, знаешь земли?» — Какого? — «Всех его пашен близ Кур облететь даже коршун не может». — А! это тот, кто богов прогневил да и гению гадок? Тот, кто, повесив ярмо на распутье, в день Компиталий, Старый нарост соскоблить с бочонка боится, кто, луком И шелухой закусив, восклицает, вздохнув: «На здоровье»? Кто, при веселье рабов за горшком их полбенной каши, Затхлый, прокисший отсед вместе с плесенью грязной глотает? — Если же нежишься ты, натеревшись духами, на солнце, Локтем тебя подтолкнув, незнакомец какой-нибудь рядом Плюнет и скажет: «Хорош! Все чресла и части срамные Выполоть и напоказ выставлять свое дряблое гузно! Если ты чешешь свою раздушенную байку на скулах, Бритый зачем у тебя червяк торчит непристойный? Пятеро банщиков пусть эти грядки выщипывать будут
Или вареный твои зад мотыжить щипцами кривыми,— Папоротник этот твой никаким плугам не поддастся». Бьем мы других — и свои подставляем мы голени стрелам. Этак живем мы и так разумеем. Под брюхом таится Рана твоя, но ее золотой прикрывает широкий Пояс. Пожалуйста, ври и морочь ты себя, если только Можешь. «Соседи меня превозносят; и что же, не верить Мне им?» — Коль ты, негодяй, завидя деньги, бледнеешь, Коль потакаешь во всем своей ты похоти мерзкой, Коль, хоть с опаскою, ты у колодца дерешься, уж битый,
Без толку брось подставлять толпе свои жадные уши. Плюнь ты на лживую лесть, прогони подхалимов корыстных; Внутрь себя углубись и познай, как бедна твоя утварь.
Публикуется по материалам: Римская сатира: Пер. с латин. / Сост. и науч. подгот. текста М. Гаспарова; Предисл. В. Дурова; Коммент. А. Гаврилова, М. Гаспарова, И. Ковалевой и др.; Худож. Н. Егоров. –М.: Худож. Лит., 1989. – 543 с. (Библиотека античной литературы). Сверил с печатным изданием Корней.
