Три книги «Опытов» Мишеля Монтеня (1533—1592) отмечены неувядаемой прелестью культуры Возрождения. Они прожили долгую историческую жизнь. Ими зачитывались Пушкин и Герцен, Вольтер и Бальзак, Лев Толстой и Горький.
С именем Монтеня во французском Ренессансе связано, по словам А. И. Герцена, «особое, практически-философское воззрение на вещи, не наукообразное, не имеющее произнесенной теории, не покоренное ни одному абстрактному учению, ничьему авторитету,— воззрение свободное, основанное на жизни, на самомышлении и на отчете о прожитых событиях, отчасти на усвоении, на долгом, живом изучении древних писателей; воззрение это стало просто и прямо смотреть на жизнь, из нее брало материал и совет; оно казалось поверхностным, потому что оно ясно, человечно и светло…»
«Опыты» относятся к тем книгам, которые издавна именуются «приобретением навек». Высоким строем мысли, свободным стилем письма, непринужденной манерой повествования они воздействуют столь же неотразимо, как и своими идеями. Мишель Монтень — собеседник редкого ума, обаяния и такта. Не пренебрегая буднями, повседневной прозой, его книга влечет к размышлению над судьбами мира и прихотями истории, пробуждает вкус к здравой самостоятельности в суждениях и поступках. Поток авторской мысли — щедрой, жизнелюбивой, лукавой, доверчивой — несет в себе могучую очистительную силу. В нем — нерастраченные запасы мудрости и душевного здоровья.
Из обширного текста «Опытов» читатель найдет в этой книге фрагменты, касающиеся главным образом этических вопросов.
«Опыты» — удивительная книга. Мир, выступающий с ее страниц, с самого начала поражает пестротой и почти первозданным хаосом. Монтень пишет обо всем: о скорби и о праздности, о старинных обычаях и о боевых конях, о стихах Вергилия и о средствах передвижения, о суетности и о раскаянии, о величии римлян и о бережливости, о снах, именах, запахах, молитвах, наградах, уединении, дружбе, воспитании детей, о самомнении, о том, что мы смеемся и плачем от одного и того же, и о многом, многом другом.
Исследователи сравнивают композицию «Опытов» с живописным девственным лесом без тропинок и просек, где даже бывалому путешественнику легко заблудиться. Монтень действительно не заботится об упорядоченности и последовательности: в его книге все асимметрично, стихийно, причудливо. Строй рассуждений, стиль письма свидетельствуют о внутренней свободе, раскованности мысли и повествования. Монтень во всем остается верен себе, и эта верность дается ему легко, без усилий.
Философия Монтеня выглядит странно, необычно и непривычно. Почти все рассуждения о законах, морали, религии перемежаются описаниями будничных событий повседневной жизни.
Монтень ведет читателя в интимные тайники своей души, поверяет свои недуги, привычки, не скрывая недостатков, даже тех, которые могут казаться предосудительными. Все это делается с подкупающей серьезностью и чувством ответственности. Автор не заботится о том, как будет выглядеть, он хочет быть правдивым. Призывая других оставаться самими собой и не становиться на ходули, он первый неукоснительно следует этому правилу.
Во времена Монтеня такая манера писать отнюдь не была нормой. Средние века еще не ушли в прошлое, и строгости христианской идеологии сохраняли силу. Под их судом все связанное с чувствами, человеческими желаниями и страстями казалось дьявольским искушением, уводящим человека с его истинного пути. У ближайшего предшественника Монтеня, Франсуа Рабле, восторженное прославление радостей естественной жизни было дерзким вызовом церковному аскетизму. Не случайно в его сатире больше всего доставалось попам.
Монтень не столь дерзок. Отношения с официальной церковью у него наилучшие. Свою книгу он почтительно отсылает в католическую цензуру, покорно принимает ее замечания (правда, лишь на словах: никаких изменений в текст не вносит).
Философия Монтеня является читателю результатом свободного размышления о жизни. Он живет на страницах книги не только мыслью, но всем существом, всей личностью, судьбой, характером, психологией и даже физиологией. В человеке равно совершенны и дух и плоть. Предпочитать одно в ущерб другому кажется ему искусственным, ненормальным.
Из философских трактатов Спинозы, Декарта, Канта или Гегеля трудно что-нибудь узнать о жизни авторов этих книг. Они не вводили свой повседневный опыт прямо и непосредственно в ткань философских сочинений. Он не казался им достаточно солидным аргументом, убедительным для всех остальных. Они искали подтверждения своим идеям в науке, в накопленных знаниях.
Монтень верит своему жизненному опыту. Книжные знания и данные истории для него — такой же исходный материал в работе мысли, как и собственные впечатления. Этим последним он доверяет ничуть не меньше.
«Опыты» написаны вольно, пластично и легко, без навязчивости и назидательных претензий. Монтень не утруждает себя позой пророка и чурается всякой многозначительности в отношении к своей книге, ее цели и содержанию. Мертвую схоластику он презирает, но традицию античной философии ценит и чтит, восхищается высоким даром мысли.
Знания автора о мире развернуты в «Опытах» как плод своеобразной мудрости, уходящей корнями в личность, ее самочувствие, впечатления, настроения, склад характера, образ жизни.
Публикуется по материалам: Монтень Мишель. Об искусстве жить достойно. Философские очерки. Изд. 2-е. Сост. и авторы предисл. А. Гулыга и Л. Пажитнов. Хдож. Л. Зусман. М., Дет. лит., 1975. –206 с. с ил. Сверил с печатным изданием Корней.
