Эней дивился преисподней. Совсем не то, что этот свет: Куда мрачней и безысходней! Ни звезд, ни месяца там нет. Там зыблется туман великий, Там слышны жалобные крики. Анхизов сын оторопел, Увидя, сколько душам грешным Грозило мук в аду кромешном, Какую кару кто терпел.
Смола, живица, нефть кипели, Под ними полыхало, страх! И, словно в огненной купели, Сидели грешники в котлах. Им воздавали полной мерой, Бурлящей обливали серой, Не уставали их терзать. Какие чудеса там были — Пером я описать не в силе И в сказке не могу сказать.
Панов за то и мордовали, И припекали в свой черед, Что людям льготы не давали, На них смотрели, как на скот, Паны за то дрова возили, В болотах очерет косили, Носили на растопку в ад. Их черти сзади подгоняли, Железным прутовьем шпыняли, Кто отставал — был сам не рад!
Калеными рожнами спины И животы безумцам жгли, Что в смерти собственной повинны, Из мира, не спросясь, ушли. Им под бока ножи совали, Кипящим паром обдавали, Чтоб не спешили умирать. Для них придумывали муки, Дробили в тяжких ступах руки, Чтоб не решались убивать.
Лгуны лизали сковородку. Дрожавшим за свое добро Богатым скрягам лили в глотку Расплавленное серебро. А тех, что сроду не женились Да по чужим углам живились, Тут черти вешали на крюк, За бренное цепляя тело, Которое грешило смело, Не убоявшись этих мук.
Панов, подпанков крепко секли, Не различая по чинам. Досталось по заслугам в пекле Всем, без разбора, старшинам. Тут ратманы и бургомистры, Все те, что на расправу быстры, Цехмейстеры, и писаря, И судьи, и подсудки были, Что денежки с людей лупили, Свой суд неправедный творя.
Разумники и филозопы, Что любят напускать туман, Попы, монахи, крутопопы,— Чтоб знали, как учить мирян, Чтоб не гнались за медяками, Чтоб не возились с попадьями,— Горели в адовом огне. Чтоб звезд всезнайки не хватали, Ксендзы, как жеребцы, не ржали,— Держали их на самом дне.
Мужья, что женам потакали, Прибрать их не могли к рукам, На свадьбы часто отпускали, Чтоб за полночь гуляли там, Чтоб новобрачных провожали Да в гречку с кем-нибудь скакали,— В больших рогатых колпаках, В котлах, где клокотала сера, Теперь сидели для примера С тугой повязкой на глазах.
Родители, что не пеняли Своим ленивым сыновьям, Их баловали, выхваляли Да гладили по головам,— В кипящей нефти здесь варились: Ведь сыновья с дороги сбились, Трепали за чубы отцов И смерти им желали скорой, Чтоб с кладовых сорвать затворы И отпереть замки ларцов.
Здесь были те, что речью сладкой Смущали девушек тайком И в окна по стремянке шаткой Неслышно крались вечерком; Обманывали, улещали, Клялись и сватать обещали, Стремясь к желанному концу, А девушки от перечёса До самого толстели носа, Да так, что срам идти к венцу.
Все купчики, что с неклейменым Аршином, с речью разбитной На шумных ярмарках с поклоном Сбывали свой товар гнилой; Вьюны, пролазы, обиралы, Мазилы-пачкуны, менялы, Ростовщики и шинкари, И те, что сбитень разливали, И те, что ветошь продавали, Все торгаши и корчмари.
Головорезы, прощелыги, Бродяги, плуты, болтуны, Все сводники и забулдыги, Гадальщики и колдуны, Разбойники и живодеры, Мошенники, пропойцы, воры Кипели в огненной смоле; А цех мясницкий, цех скорняжный, Цех шерстобитный, цех портняжный Сидели всяк в своем котле.
Была здесь шляхта и мещане, Паны здесь были, мужики, Неверные и христиане, И молодежь, и старики; Здесь был богатый и убогий, Здесь был прямой и колченогий, Здесь были зрячие, слепцы, И тьма военных, и гражданских, Казенных множество, и панских, Попы, миряне, чернецы.
Эхма! Лукавить нет охоты. Солгав, лишь попадешь впросак. Томились в пекле рифмоплеты. Немало было там писак. Великую терпели муку За то, что нагоняли скуку. Полон татарский — их удел! Вот так и наш брат обожжется, Кто пишет, не остережется. Да ведь кой черт бы утерпел!
Там страхолюдную фигуру Поджаривали, как шашлык. Стеснять бесчестную натуру Корыстолюбец не привык. Ему и медь за шкуру лили, И распинали на кобыле; Пришлось на вертеле торчать За то, что рукопись чужую, Нарушив заповедь восьмую, За деньги отдавал в печать.
Сынок Анхизов отшатнулся, Немного дальше отошел; На казнь он снова натолкнулся, Иное зрелище нашел: Он караван увидел женский, Что в бане жарился гееннской. Кричали на чем свет стоит! Ревмя ревели поголовно, Визжали, голосили, словно С кутьи у них живот болит.
Девчата, бабы, молодицы Себя не уставали клясть; Свой род, житье и вечерницы, Весь мир они костили — страсть! Сажали их на сковородки За то, что были верховодки, Мудрили, ладили свое. Хоть муженьку и неохота, Да женке, вишь, приспичит что-то… Ну как не ублажить ее?
Терпели кару пустосвятки. Таких немало было здесь, Что теплят господу лампадки, Устав церковный знают весь; Молясь на людях до упаду, Кладут пятьсот поклонов сряду; Зато, когда наступит ночь, Свои молитвенники прячут, Беснуются, гогочут, скачут И пуще согрешить не прочь.
Тут были барышни-вострухи, Одетые, как напоказ, Распутницы и потаскухи, Что продают себя на час. В густой смоле они кипели За то, что слишком жирно ели И даже не страшил их пост; За то, что, прикусивши губки, Оскалив беленькие зубки, Бесстыдно волочили хвост.
Терпели муку молодицы — Посмотришь, право, станет жаль: Стройны, чернявы, круглолицы… Нигде таких не сыщешь краль. Они за старых, за немилых Шли замуж, а затем постылых Мужей травили мышьяком И с парубками забавлялись; Повеселившись, отправлялись Вдовицы в пекло прямиком.
Еще какие-то горюхи С куделями на головах — Девицы честные, не шлюхи — В кипящих мучались котлах. Они при всех держались крайне Умильно, а грешили втайне, Не выносили за порог. Смолой горячей после смерти Им щеки залепляли черти И припекали недотрог
За то, что свой румянец блёклый, Заёмной не стыдясь красы, Изрядно подправляли свеклой, Вовсю белили лбы, носы, Из репы подставляли зубы, Примазывали смальцем губы, А если не было грудей, Совали в пазуху платочки, Бока топорщили, как бочки, Желая в грех ввести людей.
А бабы старые трещали, Поджариваясь на углях, За то, что день-деньской ворчали, Судили о чужих делах, Упрямо старину хвалили, А молодых трепали, били, Добро стороннее блюли, Забыв, как в девках жили сами, Как баловали с казаками Да по дитяти привели.
Шептух и ведьм колесовали; Все жилы вытянув из них, Без мотовил в клубок свивали — Чтоб не чинили козней злых, На помеле чтоб не летали Да на шестке чтоб не пахали, Не ездили на упырях, Чтоб ночью спящих не пугали И чтоб дождя не продавали, Не ворожили на бобах.
А чем карали в пекле сводниц — Чур с ним! Зазорно молвить вслух. Терзали дьявольских угодниц, Чтоб не вводили в грех простух, Не подбивали жен примерных Венчать рогами благоверных, Не опекали волокит, Чужим добром их не ссужали, На откупе чтоб не держали Того, что прятать надлежит.
Эней увидел там страдалиц — В смоле кипящих дев и вдов. Из них вытапливался смалец, Как из отменных кабанов. Там были бабы, молодицы, Мирянки были и черницы, Немало барышень и дам; Кто — в кунтуше, а кто — в накидке, Кто — в стеганом шелку, кто — в свитке. Был женский пол в избытке там…
Зато открылся без заминки Покой подземного царя, Где ни соринки, ни пылинки, Оконца сплошь из янтаря, В начищенных гвоздочках стены, Везде порядок, блеск отменный, Куда ни глянь — сусаль, свинец, Сверканье меди и булата, Светлицы убраны богато. Ну панский, истинно, дворец!
Вошли в Плутоново жилище, Разинув рты, Эней с ягой И, вылупив на лоб глазища, Дивились красоте такой. Подмигивали, усмехались, Локтями то и знай пихались. Эней причмокивал, свистал: «Вот тут-то праведные души Ликуют, бьют небось баклуши!» Эней и этих повидал.
Они сидели, руки сложа, Для них и в будни праздник был; Покуривали трубки лежа, А кто хотел — горелку пил. Но угощались там не пенной, А третьепробною, отменной (Ей вкусу придавал бадьян), А также запеканкой пряной, Анисовой или налганной. В ней были перец и шафран.
Вареники, оладьи, пышки На блюдах высились горой. Все наедались до одышки Пшеничных калачей с икрой. Там кушали паслен, клубнику, Чеснок, рогоз, терн, ежевику, Крутые яйца с сыровцом, Какую-то глазунью,— чудо! — Немецкое, не наше блюдо,— И запивали все пивцом.
Где ждало грешников бездолье И приходилось им страдать, Там было праведным приволье, Заслуженная благодать. Им дозволялось без помехи По вкусу выбирать утехи. Творился полный ералаш: Кричи, молчи, вертись, пой, слушай, Лежи, валяйся, спи, пей, кушай, Рубись — и то дадут палаш!
Но чваниться и зазнаваться, Насмешками глаза колоть И брат над братом издеваться Не смели — упаси господь! Раздоров, стычек, ссор пустячных, Ругни, обид, расправ кулачных В заводе не было у них. Все жили в дружбе и приязни И женихались без боязни Ревнивых ябед, козней злых.
Точь-в-точь как на святой неделе Совсем нескучно было там И,— словно вы зипун надели,— Ни холодно, ни душно вам! Кому что вздумается — сразу Появится, как по приказу: Моргнешь — и с неба упадет. «Скажи, кто праведники эти?» — Ягу спросил Эней, заметя, Что им со всех сторон почет.
«Они, поверь, не толстосумы,— Сивилла молвила в ответ,— И не чиновные,— не думай! — И не с брюшком округлым,— нет! Не те, что в дорогих жупанах И в кармазинах, и сафьянах; Не те, что с четками в руках, Не рыцари и не вояки, Не те, что рявкают «и паки», Не в златотканых колпаках!
То — бедняки, хромцы, юроды, Что слыли дурнями у всех; Слепцы, калеки от природы, Сносившие глумленье, смех; Все те, что летом и зимою Голодные, с пустой сумою Дразнили по дворам собак, С мольбой в оконницы стучали, Но «бог подаст» лишь получали И уходили натощак.
Тут бесприютных вдов немало, И девы-голубицы есть. Небось им юбки не вздувало, Они блюсти умели честь; И те, что, без родни оставшись, В домах сиротских воспитавшись, Попали в податной оклад; И те, что лихвы не лупили, А людям помогать любили,— Кто чем богат был, тем и рад.
И, хоть на свете справедливой Не больно много старшины — Увидишь и такое диво! Бывают всякие паны. Будь сотник ты или значковый, Будь войсковой иль бунчуковый,— Коль праведную жизнь ведешь (Хоть господам не сродно это), Сюда без всякого запрета Ты после смерти попадешь».
Публикуется по материалам: Поэзия народов СССР IV–XVIII веков. Библиотека всемирной литературы. Серия первая. т. 55, –М.: Художественная литература, 1972. Сверил с печатным изданием Корней.
