Культ гармонии личности, обоготворение природы объясняют оригинальное прославление первобытного уклада жизни, которое развернуто на страницах «Опытов».
Человек с безграничным кругозором знаний и интересов — таких его эпоха считала на единицы,— Монтень далек от каких бы то ни было восторгов в связи с распространением цивилизации. Он убежден, что неумеренное развитие техники, торговли, новых форм общежития несет с собой утрату простоты и естественности в нравах, обычаях и укладе жизни, чревато для народа и страны духовным ущербом.
«…Нет причин, чтобы искусство хоть в чем-нибудь превзошло нашу великую и всемогущую мать-природу. Мы настолько загрузили красоту и богатство ее творений своими выдумками, что, можно сказать, едва не задушили ее. Но всюду, где она приоткрывается нашему взору в своей чистоте, она с поразительной силой посрамляет все наши тщетные и дерзкие притязания».
Сомнение в ценностях, что приносит цивилизация, почти столь же древне, как она сама. Историки культуры обнаруживают следы такого сомнения еще в античной философии, в пастушеских романах, в эллинской поэзии поздней поры. По мере того как техника, наука, культура глубже и основательнее проникают в жизнь, преобразуют нравы, отношения и быт людей, идеализация первобытного уклада теряет смысл. Она сохраняет ценность как некая идеальная точка отсчета тех утрат в цельности личности, ее изначальной гармонии с природой, которые предъявляются прогрессу.
Подобные настроения легко прочитываются и у Монтеня. Уклад аборигенов Нового Света (в ту пору только что открытого для европейского сознания) служит ему питательной почвой для самых недвусмысленных выводов: «Вот народ… у которого нет никакой торговли, никакой письменности, никакого знакомства со счетом, никаких признаков власти или превосходства над остальными, никаких следов рабства, никакого богатства и никакой бедности, никаких наследств, никаких разделов имуществ, никаких занятий, кроме праздности, никакого земледелия, никакого употребления металлов, вина или хлеба. Нет даже слов, обозначающих ложь, предательство, притворство, скупость, зависть, злословие…»
Этот панегирик меньше всего, конечно, рассчитан на буквальное прочтение. Монтень не намерен призывать своих современников сбросить одежды, поселиться в хижинах, сменить железные бритвы на каменные, забросить земледелие и торговлю.
Да и сам Монтень, написав хвалебные строки в честь безыскусственной простоты обитателей Нового Света, не отказался от сложившихся привычек, комфорта, не распустил слуг и не покинул родового замка, чтобы окончить дни на пуховом ложе природы. Столь же трудно заподозрить его в ненависти к письменности, в презрении к науке, в восторженном прославлении невежества.
Великий предшественник Монтеня — Франсуа Рабле в своей эпопее «Гаргантюа и Пантагрюэль» создал легендарную Телемскую обитель, своеобразную общину гуманистов, в уставе которой была единственная заповедь: «Делай что хочешь». Рабле верил в творческую силу человеческой природы, в изначальное стремление людей к добродетели.
Озорная максима Рабле была вдохновлена убеждением, что рабская привычка жить по чужой указке лишь сковывает человека, мешает проявиться естественным наклонностям к добру и счастью.
Аналогичную роль играют восторженные описания обычаев Нового Света в размышлениях Монтеня. Здесь он увидел свое Телемское аббатство, возвышенный образ гармонии, явленной в натуральном виде. Он идеализирует не столько почву, еще не вспаханную цивилизацией, сколько ее плоды, в которых, как в дичках, «сохраняются в полной силе их истинные и наиболее полезные свойства и качества, тогда как в плодах, выращенных нами искусственно, мы только извратили их, приспособив к своему испорченному дурному вкусу».
Монтеня подкупает достоверность, невыдуманная правда этой гармонии, в ней он находит подкрепление своей критике современных нравов.
Публикуется по материалам: Монтень Мишель. Об искусстве жить достойно. Философские очерки. Изд. 2-е. Сост. и авторы предисл. А. Гулыга и Л. Пажитнов. Хдож. Л. Зусман. М., Дет. лит., 1975. –206 с. с ил. Сверил с печатным изданием Корней.
