Чапыгин Алексей Павлович
Чемер (начало)

(1) ╠ < 1 > следующая ╣ (8)

Рослый парень Иван Рылов, с красным от натуги лицом, внес в токарное отделение завода три металлических болванки и с грохотом опустил их около одного из станков.

— Так возить зачнешь — сорвешься! — крикнул один токарь.

— Ништо-о! Сила есть,— ответил парень и, переставив крепкие ноги, вытер грязным фартуком корявое вспотевшее лицо.

Звенящие стружки сверкали вокруг станков, шипели ремни приводов, взвизгивали резцы токарей. В движении машин и работы не слышно было, как шумно, с хрипом, вздыхала широкая, но плоская грудь чернорабочего. Рылов недолго стоял — повернулся к выходу, а в отделение вошел мастер, пузатый человечек на коротких толстых ногах, и, заглушая шум машин, крикнул:

— Рылов, тебя директор зовет!

— Уй, а для че я ему, Карп Лукич?

— Велено скоро, фут в фут, не рассуждай!

— Дай ему отдышаться!

— Один Рылов на все отделение болванки таскает,— раздались голоса токарей.

— Мне что, пареньки,— зову по приказу!

— Гони других! По отхожим сидят...

Карп Лукич не стал слушать токарей и, живо повернувшись, пошел, а выходя, сказал Рылову:

— Жалованья прибавят — иди, паренек!

Токаря хорошо знали, что Рылов впечатлителен и суеверен — боится темноты, одиночества,— что Рылов лучший работник. Старательного парня отпускать из отделения не хотелось. Кто-то пошутил:

— Вестимо,направят в покойницкую!

— Прощевайте, токарики, ежели что.

— Сторожем в калильное не соглашайся-а!

Идя к директору, Рылов думал:

«Врут робя! ништо ежели... Покойницкой при заводе нету...»

На стенах директорской комнаты Рылову бросились в глаза большие листы — по зеленому белые. На листах по белому черным начерчены колеса и гайки. В комнате — светло понизу, поверху плавает сумрак.

За большим столом — директор. Его лицо в тени. Темный живот с пиджаком и жилетом освещены; на животе поперек — золотая цепочка. Белая рука директора, легко постукивая по зеленому полю стола, протянута и сжата в кулак.

Директор говорит ровно, тихо и когда качает головой, то на голове посредине белый пробор блестит.

Инженер, в форменной одежде, сидит сбоку стола; он курит и неторопливо отвечает директору.

«Сам дилехтур... ништо-о»,— думает Рылов, стоя у порога.

Парень слушает слова господ, но почти не понимает ни слова, хотя его голова по величине может вместить в себя маленькую голову сухопарого инженера и голову директора.

— Всегда в пустяках не сходимся мы, Петр Петрович, но... оба напоминаем полководца на поле брани: как мне, так и вам безразлична жизнь или смерть человеческой единицы... Это взгляд верный! Полководцу, а также и руководителю большого предприятия нужно знать, как лучше направить и использовать мускульную энергию толпы... Психология толпы во все века одинакова — толпа больше ценит строгость и неуклонность, чем сантименты, мало свойственные самим низам... Но вот вы за специалистов, я же за простую механическую единицу...

— Еще раз позвольте вас спросить, Василий Максимыч, о разнице досмотра: специалист смотрит за прокалкой или человек от сохи?

— Но говорю же вам, Петр Петрович,— смотреть должен мастер, а поддерживать кучи угля на котлах — работа элементарная... Теперь остановите ваше внимание на специалистах: первое, народ своевольный, он быстро разберется в том, что говорят о пребывании у котлов люди науки: «Токсическое влияние на организм». Подавай ему отпуск, страховку и прочее. Кстати, специалист на простой работе начнет скучать, неаккуратно посещать завод... потребует прибавки чаще, а повышать жалованье не нужно...

— Это, конечно, так, но рабочему нужно уметь не только сыпать уголь, а еще и огонь умерять... До свидания.

Инженер встал, пожал руку директора и вышел. Парень отодвинулся от дверей, чтоб не запачкать грязным костюмом барина.

— Как твоя фамилия?

— Рылов, господин дилехтур!

— Давно ты на заводе?

— Полгода, господин.

— М... мм... сколько получаешь?

— Полтора рубли в день...

— Я слышал, что ты исполнял тяжелую работу?

— Ништо-о! Ежели так — мы привычны, господин ди....

— Пора отдохнуть тебе!

Рылов грузно переступил с ноги на ногу; пот его сразу одолел, и, утирая корявое лицо рукавом пиджака, он подумал: «Неужели расчет? уж ежели что — старался, даже одышка...»

Директор что-то писал, опустив причесанную голову к столу. Подняв голову, он сказал:

— Я решил дать тебе легкую работу...

«Слава богу, безоблыжно!» — мелькнуло в голове парня. Он взглянул вскользь на свои большие, черные, в красных ссадинах руки и ответил:

— Ежели что — грудь ноет, а так — мы привычны.

— Ты любишь свою деревню, Рылов?

— Ништо! Деревню-то люблю, ежели, господин...

— Послужишь, отпуск в деревню дадим,— будешь и там, пока гостишь, жалованье получать.

— Я к городку обык — ништо-о!..

— Наш завод большой... Он заготовляет для войны снаряды.

— Слыхал это нынче...

— Итак, Рылов... бомба на войне — смерть врагу, но слава родной стране... ну, скажем, слава твоей деревне... Всякое дело рабочего, который находится при выделке снарядов, священно: оно защита страны; рабочий — все равно что солдат. Вот ты — большой, годный в гвардию человек,— случись война, пойдешь воевать, а на таком заводе, как наш, тебя на службу не потребуют.

— Понимаю ежели...

— Понимаешь? Это мне и нужно. Еще надо предупредить тебя, Рылов, предостеречь, что завистников много... всякий завистник — первый враг директора завода. Начнет говорить: «Берегись! Начальство поручило тебе вредную работу... на ней ты можешь заболеть, умереть...»

— Спаси бо... ежели...

— Помолчи! — строго сказал директор и зорко поглядел на Рылова.— Если такие люди найдутся, ты их примечай и говори мне или тому инженеру, который сидел вот тут.

— Ништо, ежели и говорить...

— Запомни: о таких непременно говори! — Опять голос директора прозвучал строго, и зоркие глаза смутили парня.

— Понимаю, господин дилехтур!

— С сегодняшнего вечера ты мной назначен на новую работу и будешь получать не полтора, а пять рублей в день...

— Коли ладно дело-то...— Рылов снова вспотел, но вспотел от радости.

— Дело легкое: сторожить оболочки... Впрочем, иди и поскорее разыщи того мастера, который тебя ко мне послал: от «его узнаешь все.

— Прощевайте, господин!

— Будь здоров! Ты, кажется, из крепких, а? Ха-ха...

Директор милостиво рассмеялся.

Рылову стало весело, он, сжимая шапку в руке и поворачиваясь к дверям, сказал:

— Сила есть! Вот грудь кабы ежели...

— Еще один паренек! Говорил ведь я — торопись, а ты, дюйм в дюйм, с этими жеребцами-токарями мешкаешь... Ну, проздравляю,— сказал мастер, похлопывая по широкой спине Рылова,— вот тебе ключ. Калильное отделение вон там, длинное такое, в конце двора — вон оно! Дверь отопри и припри плотно... В отделении найдешь котлы, на котлах примечай, фут в фут, уголь кучей лежит, подгорает, а ты, ежели куча угля понизилась, подсыпь лопаткой — в отделении угля много.

— Понимаю ежели, Карп Лукич.

— Знай похаживай — дело хлебное и вольное... Один себе. Угля подсыпал, хоть ты лежи, хочешь — сиди... после гудка запри дверь на ключ...

— Уй, просто дело-то!

— Легкое, ха-ха-ха...

Мастер тоже посмеялся, но Рылову его смех уже не понравился; он подумал:

«Чего это они с дилехтуром грают?»

На большом заводском дворе сгущался мрак.

Рылов крупными шагами высокого человека подошел к зданию калильного отделения.

Не доходя до двери, в сумраке увидал, как из высокой, почерневшей двери, на которой кто-то нарисовал мелом большой шестиконечный крест, беззвучно вышел высокий, худой человек с глубоко запавшими глазами.

Дверь отделения легко, бесшумно отворилась и почти незаметно закрылась сама собой...

Рылов, вздрогнув, попятился: костлявый был одет как он и при фартуке; лицо корявое, длинноволосое, но сходное с ним.

— Христе! Господи! Ты, что ли, был ежели, эй? — пробормотал Рылов.

Рылов видел, что встречный, исчезая в сумраке, перекрестился.

— Хрещеный, вишь, а как я... ништо!

Что-то холодное, как льдина, было зажато в кулаке Рылова. Это был ключ от отделения. Стуча зубами от суеверного страха, Рылов долго не мог попасть ключом в замок, а когда отпер дверь, то на него пахнуло душным воздухом.

По стене отделения уныло горели три газовых рожка, один от другого на некотором расстоянии.

Длинное помещение напомнило парню деревенскую церковь у входа на кладбище в ночное время, только около продолговатых огоньков не было икон да под ними не стояли гроба.

Рылов перекрестился и, подбадривая себя, сказал:

— Ну, бойся! Спужался, шальной, невесть чего... Хотел запеть песню, а запел молитву, но за работу принялся бодро.

В трех котлах, стоящих врытыми в земляной пол, уголь, пылавший синим огнем, осел. Парень взял из кучи у стены на лопату угля и подсыпал. В один котел он опустил конец железной лопаты, а когда вытащил, то лопата засеребрилась.

— Можно хошь ведра лудить... ежели оно... Попробовал лопатой содержимое второго котла — там тот же расплавленный свинец. От котлов к стеклянному потолку, утонувшему в синем, медленно струился голубой сладковатый дым.

— Чемер! Угарно, вишь, и страховито ежели... Ништо...

До гудка Рылов расхаживал по отделению, стараясь больше петь песни, чем молитвы, и думал:

«В этакой хоромине страховито одному, а зря это она мне казалась схожей с церквой — ништо!»

Когда взвыл гудок, парень торопливо воткнул лопату в кучу угля и, запирая отделение, облегченно вздохнул свежим воздухом двора. Потом передал ключ дежурному в конторе.

«Сгадаю вот... посчастливит на новой работе ай нет? — Рылов верил в приметы.— Ладно, ежели первой встрену по пути Иру хозяйкину... божима душенька. А кого иного, то по-старому зачнет чижало. На старой-то, вишь, грудь ныла и дышалось больно...»

По дороге почти до дому Рылов не встретил никого, кто бы обратился к нему, но, не доходя немного до квартиры, у стены нежилого дома, с окнами, давно заколоченными досками, зашевелилась в сумраке какая-то тень. От стены на панель выдвинулся нищий, загораживая парню дорогу.

Рылов вздрогнул: костлявая рука протянулась к нему.

— На пропитание рабу божьему!

Рылов вскинул глаза: в монашеском платье, в лохмотьях, перед ним стоял сгорбленный старик, без шапки, с голым заостренным черепом; узенькие глаза прятались в морщинах почерневшего от грязи лица.

Рука Рылова плохо слушалась, когда он сунул ее в карман пиджака, а нищий каким-то костяным голосом, мало похожим на человеческий, заговорил, переминаясь медленно ногами в язвах:

— Чесо, раб божий, зришь мя? Се человек! Ты с любовию озрись, не так... Се обносок тела моего — ибо я был как ты, ты станешь как я... Судьба подобия божий, странника по свету, во веки веков одна и та же...

— На, прими на здоровье!

Рылов достал двугривенный, сунул в руку нищего и спешно пошел дальше.

— На здоровье... ха-ха-ха... хи-хи! — заливался сумасшедшим смехом за спиной уходящего парня нищий.

— Заначка неладная! Аль не посчастливит? Ништо-о...

(1) ╠ < 1 > следующая ╣ (8)

Публикуется по материалам: Чапыгин А. П. Рассказы (1918–1930); Жизнь моя / Сост. и примеч. Г. В. Ермаковой-Битнер. – М.: Правда, 1986.– 528 с.
Сверил с печатным изданием Корней.

На страницу автора: Чапыгин Алексей Павлович;

К списку авторов: «Ч»;

Авторы по годам рождения: 1851—1880;

Авторы по странам (языку): русские, русские советские

Авторы по алфавиту:
А Б В Г Д Е Ж З И, Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш, Щ Э Ю, Я

Авторы по годам рождения, Авторы по странам (языку), Комментарии